Ворон и ветвь - Арнаутова Дана "Твиллайт" (книги онлайн полностью txt, fb2) 📗
Виннар, сунувшийся было вперед, перед самым порогом отчего-то медлит – ладонь, созданная для весла драккара, замирает на ручке двери. Или это дверь заклинило? Хмыкнув, он подается вперед плечом и с трудом двигает деревянную створку. Я молчу, глубоко и медленно дыша холодным воздухом, впитывая боль и смерть, разлитые в нем. Так же молча кладу ладонь на покатый валун плеча – и прохожу первым по грубо шлифованному каменному полу, темному от влажных потеков. Церковный свод уходит ввысь, туда, где цветные блики витражей дрожат на фресках, а здесь, внизу, – узкая тропа между распростертыми на полу телами ведет к алтарю. Глухо ругается сзади Виннар, протиснувшись в дверь, – и замолкает, увидев, что ее держало.
Не такая уж большая деревня… Это лишь с первого взгляда кажется, что нелепо изломанные куклы с мучнисто-белыми лицами повсюду: у подножия статуй, между сдвинутыми к стенам скамьями, возле стрельчатых окон… Да и люди большей частью живы. Разве что в паре мест колышется темное марево, видное только мне, – ореол недавней смерти. Дети, подростки, женщины… Мужчин на удивление немного, но потом я вспоминаю, что в полусотне миль отсюда – большая облава: инквизиторы ловят некроманта, осквернившего древнее кладбище, – и едва не улыбаюсь. Вот уж не думал, что обрадуюсь обычаю церковников сгонять крестьян на облавы. Это же насколько меньше народу попало сюда? Впору награду просить!
Виннар молча сопит сзади. А в сыроватом воздухе плывет еле слышный ручеек мелодии – тихой, нежной, вьющейся, словно прозрачный поток между берегов, покрытых бархатно-зеленым лугом. И на этом лугу над алыми цветами порхают золотые мотыльки… Я встряхиваю головой, сбрасывая липкое наваждение. Что, и это все, на что она способна? И где она, кстати? Тела, сопящий за спиной северянин…
А потом что-то толкает меня посмотреть вперед и наверх, туда, где в высокий стрельчатый свод почти упирается огромная стрела, тускло блестящая позолотой. Сегодня солнце не балует светом, но скудные лучи все-таки сочатся сквозь ало-золотой витраж с изумрудными и лазоревыми вкраплениями. И отблески падают на ее платье, раскрашивая светлую ткань дивными узорами. Она сидит на высоком алтаре, прямо на узкой каменной спинке, прислонившись к золотому древку святой стрелы. Мы встречаемся взглядами – и мое сердце замирает, пропуская удар, а потом гулко стукает снова и начинает частить, как от долгого быстрого бега.
Рядом охает Виннар. Но мне пока не до него. Я смотрю на нее, на Темную Деву, нелюдь-кровопийцу. Она же вроде должна быть в зеленом? Нет, это глейстиг носят изумрудные платья… Бред, не о том я думаю… Она прекрасна! Нет, тоже не то. Она смотрит на меня, и я не могу издалека разглядеть выражение ее глаз, но это, наверное, и к лучшему. Сердце тоскливо тянет, когда она улыбается мне сладко и зло.
– Новые гости на моем празднике, вот как…
Голос чист и нежен, как пение серебряной волынки, что подарили неудачливому музыканту из легенды. Только долгого счастья ему это не принесло. Подарки волшебного народа редко приносят счастье…
Она смотрит на нас, склонив голову, и глаз невозможно оторвать от лица, белеющего в полумраке церкви нежнейшим полупрозрачным жемчугом. Я всегда думал, что Темные Девы исполнены неописуемой красоты. Те, кого показывал мне Керен, были именно такими: роскошные, полностью распустившиеся цветы, источающие ядовитый соблазн. Но то были глейстиг, и при Керене они бы никогда не посмели глянуть на меня как на добычу…
А она – девочка. Нежный тоненький стебелек с острым, едва набирающим цвет бутоном – вот она какая. Бледные, еле видные на маленьком личике губы, тусклое серебро гладких волос, крошечные ноги в светлых башмачках… Я же видел ее совсем другой! Там, в сознании мертвого бедолаги… Там была опасная и величественная ланон ши, но эту куда легче назвать Яблоневой Девой – она вся как тонкий, легкий лепесток, что готов сорваться и улететь, несомый ветром…
А потом сухие острые стебли больно впиваются мне в ладони под перчатками – оказывается, я слишком сильно сжал кулаки, думая, что кто-то может прийти сюда и обидеть ее – такую хрупкую и беззащитную, смять в грубых лапищах яблоневый цвет… И я прихожу в себя.
Мой поклон, как и положено, низок и учтив, а выпрямившись, я размыкаю пересохшие губы:
– Мы рады приветствовать вас, прекрасная госпожа Дивного народа.
Как же я раньше не заметил, какие темные у нее глаза? Темно-зеленые, как мох, выросший в глубине леса без солнечных лучей. Только глаза и темнеют на бледном лице, озаренном ясной, невинной улыбкой. Я никак не должен, просто не могу разглядеть ее глаза с такого расстояния, но вижу даже блики в зрачках. Они будто крючок, что впился в сердце и держит несильной тягучей болью. Что будет, если она потянет сильнее?
– Речи твои учтивы, – звонко откликается она, – но железо на поясе холодно и сурово. Неужели ты боишься меня, юноша?
– Да, госпожа, – бесстрастно говорю я. – Не столько боюсь, сколько опасаюсь. И разве я не прав?
Она смеется так холодно и звонко, что у меня зубы ломит, как от родниковой воды. Смех рассыпается по церкви хрустальными бубенчиками – прозрачными, сияющими, лишенными тени жизни. Опирается подбородком на кисть руки, вглядываясь, и по моей спине ползет холод. Ее глаза безумны и пусты, а темно-зеленый мох растет на выбеленных временем костях, и стоит присмотреться – сквозь бархатистую нежность зияет остов.
– Умный юноша, – повторяет она нараспев, покачивая ногой в маленьком башмачке. – Умный и учтивый… Не бойся: печати на твоей душе не снять даже мне. О, это тяжелые печати, куда тяжелее железа на поясе твоего спутника. Что же он не приветствует меня?
Она переводит взгляд на Виннара, и мне даже дышать становится легче. Ну, и как снять ее оттуда? Ножом не докинуть, да и бесполезно: она его поймает легче, чем я – мяч, брошенный ребенком. Лука тоже нет, а пока сотворю заклятие… И где в этой свалке тел наемники и дама Изоль? Я обвожу взглядом застывшие тела, белые лица, колодцы взглядов.
– Ясных звезд вам, госпожа, – хрипловато откликается из-за моего плеча северянин.
– Неучтиво разговаривать, опустив глаза, – невинно улыбается она. – Или ты тоже опасаешься меня, большой воин из холодных земель?
– Нет, госпожа. Я вас просто боюсь, – слышится усмешка в голосе Виннара. – Простите на неучтивом слове…
– Кажется, кровь вашего племени стала холоднее железа и жидкой, словно морская вода, – презрительно говорит она и облизывает губы остреньким язычком. – Как мудро и трусливо… Зачем же вы пришли сюда?
– Думается, госпожа, это нам стоит спросить, какая нужда привела вас на земли людей, – негромко говорю я. – Это дом чужого для вас бога, и здесь не рады тем, кто пришел с войной.
– Война? – удивляется она, и брови на маленьком личике недоуменно изгибаются. – Кто говорит о войне, юный ведун? Я лишь пришла за своим. Или бог этих земель не знает закона долга и платежа? Или он благоволит клятвопреступникам? И какое дело тебе до бога, чьими путями ты не ходишь?
– Никакого, госпожа, – подтверждаю я, надеясь, что Виннар осматривает церковь, а не любуется прелестями Темной Девы. – И мне здесь рады не больше, чем вам. Но кто из этих людей нанес вам обиду, достойную такой кары? Чем они провинились?
– Своей кровью, ведун, – резко и холодно падают в темноту церкви звонкие слова. – Все вы – проклятое племя трусов и клятвопреступников. Ваша кровь воняет страхом и жадностью, ваши души источают пропитавшую их грязь. Не вам ждать милосердия иного и большего, чем нож мясника, ибо вы скот богов и добыча сильного.
– Так ли это, госпожа? – тихо спрашиваю я. – Не мне говорить вам, чье племя бежало от трусов и поныне прячется в холмах. И разве вы подарили свою любовь грязному скоту? Клятвопреступнику – может…
Где же наемники и девчонка? Поднимать умертвия бесполезно, ни один труп не заберется по этой стреле достаточно высоко. Ударить ее чистой силой? Нельзя. Я знаю силу флейты, что сжимают маленькие пальчики: убью ланон ши – и все, кто в церкви, последуют за ней в смертный мрак, скованные силой ее песни. Проклятье… Нет смысла вытаскивать из церкви тела, пока души в чужой власти.
